ВОЗНЕСЕНИЕ
Из почвы вырван я. Но ветра кроме,
Несущего меня за окоём,
Есть якорь тяжелейший – корни, корни,
Ветвящиеся в существе моём.
И, на лету раскидывая руки,
Клеёнчатыми полами плаща
В заоблачных метелях полоща,
На землю рвусь… И святы эти муки!
Цепляюсь за растерзанный ландшафт.
В трагическом молчанье колоколен
Мне чудится… Я, и оглохший, волен
Расслышать торжествующий набат.
Лечу за колокольной гибкой стаей!
Кавказский с рыжиной пригладив ус,
Снял с головы совдеповский картуз
И машет вслед напутствующее Сталин.
Скрипит под ним Кремлёвское крыльцо.
Вот на брусчатку он сошёл с опаской.
Как дождь по луже – в оспинах лицо,
И взгляд лучится сероглазой лаской.
И пропастятся в безднах под замком
Лубянки ледяные коридоры.
Иосиф Сталин, будто мухоморы,
Сшибает церкви грозным сапогом.
Вкоблучивает нелюдимый шаг
В заросшие бурьяном деревушки;
И так задумчив он, рассеян так,
Что следом – головёшки да гнилушки.
По трижды колесованной земле,
Где Пётр стрельцами нагружал подводы,
Шагает Вождь! Взметённые народы
В могильном оседают ковыле…
И где не ступит Сталин, монумент
Уже встаёт с простёртою рукою
Над бурною кровавою рекою,
Катящей воды в гибельный рассвет.
Гортань испепеляющее слово,
И онемев, не в силах удержать.
Москва моя! Родительница, мать!
Ты помнишь ли июнь сорок седьмого?
Как, повитухой принятый едва,
Уже тогда дерзнул тебя воспеть я
И первым криком возвестил, Москва,
Час богатырства твой – восьмисотлетье!
Я – пономарь твоих колоколов,
С подвеса сорванных, щемяще безъязыких,
Что из хрипящей немоты возникли
Отливками свинцом залитых ртов.
Вдогон лечу!.. Но хватит ли сноровки
Безбожный тупичок перемахнуть
И, ухватясь руками за верёвки,
Удариться рычащей меди в грудь?
Оконные повыплеснутся рамы,
Когда, ещё мучительней, чем стон,
Займётся над Москвою перезвон,
Порушенные поднимая храмы.
Простуженная разорвётся мгла.
И среди туч, враждебные дремоте,
Как стая уток в шумном перелёте,
Заблещут, запоют колокола!
И расшибётся солнышко о крышу!
Гляди, Москва! На гребне взрыва, там,
Весь в золоте… Я, и ослепший, вижу
Христа Спасителя летящий в небо храм.
ИСКУПАТЬСЯ БЫ, НО ОСЕНЬ ЗА ОКНОМ
«Готовь сани летом...»
Искупаться бы, но – осень за окном,
Листопадом прогуляться бы, да – снег,
Ну-ка сани, сани лебедем согнём,
Впрочем, это поздно – по весне...
Что за дрёма, за истома на Руси?
Что за время шебутное? Не поспеть!
Вроде, солнечно, рубаха парусит,
А едва закинул в речку – вмёрзла сеть.
Ох, и торопыга – этот день!
Ох, и непоседа – этот час!
Юркнула во двор и скрылась тень,
Через луг и в поле унеслась.
Зачерпнул воды – цветёт уже,
А звалась ведь родниковой тут.
Приискал девчонку по душе –
Древняя старуха, в гроб кладут.
Стремя, и – в галоп на скакуне,
Осеклась над пустотою плеть...
Загодя родиться б лучше мне,
До рожденья чтоб не умереть.
МОНОЛОГ ИЛЬИ
Довольно спать богатырю,
Работы просит силушка.
Любую нечисть оборю,
Да вот сперва уговорю
Твои сучки, дубинушка!
И снова смаргиваю стружку
Весёлым стуком топора.
Уж я сердечную обрушу,
И отведу же, братцы, душу;
Всерьёз потешиться пора.
Пущу шаги звенящим лугом,
Дубину на плечо взвалив,
Под горку, в горку, по яругам
Пройду тропой, где зверь не пуган
На крик и стон родной земли.
Лугами тёмными пройду,
Полями невесёлыми,
В пути замыслив на ходу
Дубиной расплескать беду,
Стоящую озёрами.
По городам, где Змий Поганый
Глухую поселил беду,
По деревенькам бездыханным,
По чёрным выжженным полянам
С дубиной на плече пройду.
И перед лесом, тёмным, хмурым,
Стоящим сразу под горой,
Чтоб не споткнуться на смех курам,
Я помолюсь на дальний Муром,
Готовясь к схватке боевой.
Не выдаст правая рука,
И левая потешится.
Уж бить, так бить наверняка!
Намну поганому бока
Разбойничку… Почешется!
|
ЗЕМЛЯ ОТЦОВ
Ох, и древняя – не найти концов.
Знаю, адом была и раем...
И теперь живём на Земле отцов,
На Земле творцов проживаем.
Снег нападает, и мороз в груди;
Чуть пригрело, глядишь, растает,
А по тёплому сам-четвёрт родит,
Юной щедростью прорастает.
Дочерей её не позорьте зря,
Вижу: ласкова и красива,
Думал – женщина, а приник – земля,
Плодороднейшая на диво!
Вот опёрлась радуга на стога,
И у солнца престранный облик.
Пригляжусь – не радуга, а дуга
Над бурнастым конём в оглоблях.
Ох, и весело на Земле отцов,
Ох, и радостно, и привольно,
Бросишь в пахоту горстку бубенцов,
А поднимется – колокольня!
Упадёшь с любимой на луг, шутя,
Безоглядно раскинув руки:
Ан, в траве раскричалось уже дитя,
Ан, отеческой славы внуки.
Набираться силы, расти птенцам,
Ну, а нам так земле в угоду
Лечь в неё, приложиться к своим отцам,
К остальному припасть народу.
МОЙ АНГЕЛ
Не в пыли, ни под ногами,
Но в блаженной вышине
Надо мною вьётся Ангел –
Оттого и сладко мне.
С умилением во взоре,
С детской правдою в ладу,
От меня отводит горе
И случайную беду.
И рождённому в сорочке
Всю-то ночь до петухов
Навевает сны да строчки
Ветреных моих стихов.
И, когда с угрюмой силой
На него смотрю в упор,
Ангел мой, приятель милый,
Вдруг потупит нежный взор.
Над трясиною над зыбкой,
Где огонь плясать горазд,
Через слёзы, но с улыбкой
Руку верную подаст.
И заоблачной тропою,
Что неведома зверью,
Лёгким шагом за собою
Поведёт меня в зарю.
Но, когда разгулом крови
Угождаю сатане,
Ангел светлый хмурит брови –
Оттого и горько мне.
ПАРКА
У старушки ветхой Парки
Прялки нет, а только пясть,
Чтоб судьбу без всякой прялки
Только пальчиками прясть.
Щепотью раздёргав пряжу,
Нить кудрявую прядёт,
Ничего не зная, даже
И не мысля наперёд.
Сдуру нитку оборвёт.
И пошло: другую, третью…
Осердившись, весь народ
Поручает лихолетью!
А концы соединить,
Что игле продёрнуть в ушко,
Мочи нет – слепа старушка.
Рвётся, рвётся, рвётся нить…
А и навык, и сноровка,
И в трудах не первый век.
Да не хочет знать плутовка,
Что за ниткой – человек!
Напевает про своё
И прядёт. Свалявшись сиро,
Киснет паутина мира
На коленях у неё.
Всё прядёт. Ни встать, ни выйти.
Сна не в силах превозмочь,
Закемарит ночь-полночь,
И опять обрывы нитей…
Встрепенётся! И – опять…
Рвётся нить. А, право дело,
Только что глаза поднять,
Подкрутить фитиль хотела?
Мнёт, пощупывает нить.
Дни и ночи, дни и ночи…
Ни тебе воды испить,
Ни те… Притерпелась, впрочем.
Так верна её рука
В подражании природе,
Что прядёт – и облака
Через жизнь мою проходят.
Так легка, что всякий раз
При насильственном обрыве
Над провалом на обрыве
Вскрикнет кто-нибудь из нас…
Задарить бы, огрузить
Руку пряхи в перстни, в кольца,
Чтоб не слышали, как рвётся,
Всякий раз как рвётся нить.
СМЕЕШЬСЯ, А ГУБЫ В МАЛИНЕ...
Смеёшься, а губы – в малине!
Красавица, кто тебе люб,
Кого за оврагом в полыни
Малиной кормила из губ?
Накажут. Достанется крепко.
Заступница выручит, мать:
– На то и красивая девка,
Неужто других целовать?
Измятые смуглые плечи
Косынкой прикроет своей…
Красивых целуют покрепче
И любят красивых больней.
Красивых безжалостно любят,
Содержат под стражей в дому,
Не любят красивых, а губят,
Чтоб вылюбить и – никому.
Красавицу встретишь нечасто.
Не каждому в дар – красота.
Я тоже к тебе постучался,
Да, видно, калитка не та.
|
МОЯ ЗЕМЛЯ
Как не любить страны, где я родился,
Где трудно рос и всё же вырос я?
Болотный уж и полевая крыса –
По детству мне приятели-друзья.
Как не любить весёлой, звонкой речки,
Так щекотавшей щиколотки мне,
Что был готов лишиться дара речи
И всё по вашей, родники, вине?
Как не любить стрекочущего луга,
Где праздновал мужание своё,
Когда сияла мне моя подруга,
А я, счастливый, обнимал её?
Как не любить, как не ласкать стихами
Горячих лет взросленья и любви,
Когда в груди восторги не стихали
И не смолкал весенний гул в крови?
Как не любить Того, Кто так непросто
В лазурной узнавался глубине,
Ни злобы не приемля, ни притворства
И отзываясь радостью во мне?
Как не любить всего, что мне известней,
И тех же чувств не вызовет в другом,
Что, сердце истомив, взрывалось песней,
На гимн похожей, а ещё на гром?
Как не любить светлеющей полоски,
Что на закате истончалась в нить;
Покуда живы мы, и даже после –
Как можно эту землю не любить?
09.10.2012
ЗА ПЕРЕВОДОМ ПЕТРАРКИ
«Уведи меня в ночь, где течёт Енисей,
И сосна до звезды достаёт,
Потому что не волк я по крови своей,
И меня только равный убьёт».
Осип Мандельштам
1
К баланде не допросимся приварка,
Подельщик мой, мой визави – Петрарка.
Увы, дружок, до Страшного Суда
Не сунет носа адвокат сюда,
В малинник уголовников отпетых,
Где переводят в жмурики поэтов,
Где к измороси за зиму привык
Окно барака штопающий штык.
2
На то застрельщик большевизма Сталин
Над лагерями в мраморе поставлен,
Чтобы играл под аркою сапог
Аккордеонный Днепрогэса сток.
Магнитостроя домны-самокрутки
От мраморной прикуривали трубки,
И мраморная складками шинель
Распахивалась под колхозный хмель.
3
В пурге Читинской заплутало лето
С бормоткой флорентийского сонета,
И, примаверы нежная сестра,
Лаура не отходит от костра,
Как шалашовка, у гундосых урок
В снегу затёртый подобрав окурок
И оглушив с похмелья матюгом
Конвойного, что смотрит битюгом.
4
Любимую твою препоручили
Угрюмому домушнику, ловчиле,
Срывающему, будто наугад,
С колоды сальной рубашонки карт,
Рецидивисту в стёганной фуфайке,
Что ноготь обломил на балалайке
И на булыжной выколол груди
Эпиталаму: «К фраерам иди!..»
5
Куда надрывней завываний Федры
С пилы на воздух ставить сосны, кедры
И складывать в затылок вдоль ручьёв,
Чтобы бумагу мучил Щипачёв,
Чтоб голубями с топора слетали
Газет Кремлёвских утренние стаи.
А на потеху арестантских Муз
Кульком из-под орехов разживусь.
6
Ужели захлебнуться рифмы наши,
Едва начнёт пахан кунать в параше?
И с правдой взрослой – детскую мечту,
Как пальца два, зажмурясь, не сведу?
Ужели обернулась бредом, хворью
Тоска моя по Средиземноморью,
По Шуберту, в перчатках лёгких гамм
Швыряющему реки облакам?
7
В ночных кулисах игры с Мельпоменой,
И нар два яруса, нависших перед сценой,
Личины страха, злобы, куража,
А возле горла – остриё ножа.
И рот ботинком кованным расквашен,
И кровь хлобыщет, будто нефть из скважин,
И слышу, как юродствует главарь,
И силюсь встать: «Ещё, ещё ударь…»
8
Не стал я зверем и держусь покуда,
Петрарка, уведи меня отсюда
Через шиповник заграждений – в ночь.
Сам не смогу… Ты должен мне помочь.
Мой призрачный, мой тайный собеседник,
Пока я не лишился сил последних
Среди волков, гиен, нетопырей,
Молю тебя – как брата брат, убей!
9
Мычанье ветра и причуды сосен
Ещё под шапкой из тайги выносим
В портяночный, заплёванный барак,
Где и уснуть – не худшее из благ,
Где вдоль стены, как чернозём на плуге,
Налипли уркаганы и ворюги,
Готовые за вольность, что дышу,
Нарезать финкой из меня лапшу.
10
И каждый вздох мой переадресован
На чёрных вышках пулемётным совам,
И выдох каждый через дырокол
Удавкой пришпандорен в протокол.
Из-под колена, как из-под запрета,
Не вырваться дыханию поэта,
Покуда не затихну, бездыхан…
И шепчется с охранником пахан.
|
