ДРУЗЬЯ ПО НЕСЧАСТЬЮ

 1

  Ночью в доме надворного советника Константина Андреевича Ивина случилась беда – занемог престарелый отец. Внезапно крепкого подвижного старика сразил сердечный приступ.

Взъерошенный, полусонный лакей Тимофей в срочном порядке был отправлен за доктором. Переполошился весь дом: вздыхала перепуганная горничная, зажигая фитили на люстрах, проснулась жена советника,   в кладовке, царапая дверь,  скулила собака.

Сам Константин Андреевич уже в белой рубашке с расстегнутыми манжетами и в жилетке с болтающимися брелоками не мог найти себе места. Он приоткрыл окна в спальне, сел на табурет возле  постели больного отца и, находясь в душевном  волнении, нервно барабанил   пальцами по отполированной  крышке карманных часов.

Отец, Андрей Андреевич, мертвецки-бледный, в разодранной на груди сорочке лежал на кровати, положив правую руку на грудь и, задыхаясь словно рыба, попавшая по воле волн на берег, жадно заглатывал воздух.   Приступ продолжался минут десять и, по-видимому, не собирался прекращаться.  Со стороны казалось, что вот и пробил смертный час, и что грядёт закат быстротечной жизни и что старик  вот-вот отойдет к праотцам.  В таком томлении минуты  застывали  и тянулись как часы.

Под окнами послышался шум проезжающего экипажа. Советник, думая, что это мог быть доктор, метнулся к окну, но эгоистка, не останавливаясь, скрепя рессорами, пронеслась мимо, мигая ярко-красным раскачивающимся фонарем. Константин Андреевич открыл шире окно и высунул голову.

- Ну, где же он? – простонал надворный советник, тяжело вздохнув. На улице было темно, сыро, тянуло горелой листвой.

- Костя, сынок, подойди, пришло время, я, кажется, умираю… Помоги мне, сынок, - тихонько произнес Андрей Андреевич.

Константин         Андреевич засеменил к отцу, сел возле него и стал, как мог, утешать родителя:

- Потерпи, потерпи, родной, скоро приедет  Зеркальский и все поправит. Он хороший, толковый доктор. Он тебя непременно вылечит.

Отец не успокоился, на него напал какой-то панический страх, на старческом лице выступил пот, руки закоченели, похолодели и подрагивали. - Сынок, это конец, я умираю, будь счастлив. Я очень люблю тебя. Прости меня…

Отец хотел привстать с кровати, чтоб приобнять сына, но, обессилив, откинулся на подушку.

Послышался долгожданный шум  останавливающегося экипажа и фырканье лошадей. Константин Андреевич вновь подбежал к окну и локтем задел горшок с геранью. Горшок качнулся, упал на пол и разбился.  Чиновник носком ботинка придавил рассыпанную землю и закричал:

- Ну, слава Богу, Зеркальский!

Через минуту сутулый, долговязый брюнет с саквояжем в руках вошел в комнату больного.

- Здравствуйте Константин Андреевич! Давно?

- Давно? – смущенно вторил советник.

- Приступ давно?

- А-а-а … Четверть часа, не больше.

- Да-с… Время работает против нас… Ну, да ладно. Где здесь у вас можно вымыть руки? - оглядевшись, спросил Зеркальский.

Доктор,  закатав рукава, тщательно вымыл  руки,  и, не без тени  брезгливости, понюхал поданное горничной свежее полотенце. Он насухо вытерся, изучающе оглядел больного, достал из саквояжа дорожную аптечку, стетоскоп  и внимательно стал слушать прибором работу сердца Андрея Андреевича.

- Да-с, да-с, - приговаривал при этом Зеркальский, поправляя левой рукой  спадающую длинную прядь спутавшихся волос за ухо.

- Что скажете, доктор... грудная жаба? Выберемся? - дрожащим голосом спросил Константин Андреевич.

- Да-с, жаба, она самая, angina pectoris, как ее принято называть  по-латыни. Положеньице, скажу вам, Константин Андреевич, незавидное, крайне незавидное, - шепнул на ухо последние слова Зеркальский, заставив при этом  чиновника отвернуться и прикрыть нос ладонью.

Резкий  запах еau de cologne, которым так любил намощать свою шею Зеркальский, был крайне неприятен Константин Андреевичу.

Доктор покачал головой, кашлянул, протер  раскрасневшиеся глаза и добавил:                 

- Да, Ваше высокоблагородие, больному необходим покой, нервишки беречь надобно, чтобы ни-ни, полное спокойствие. Лекарства принимать, тогда выберемся, куда денемся. Скажите – ничего тяжелого не носил, не пил накануне, может нервные срывы…

-  Что вы, что вы, доктор, ничего такого... Все шло своим чередом.

- Будьте так любезны,  принесите теплой воды, - попросил Зеркальский и стал  нащупывать пульс на обессилевшей руке Андрея Андреевича.

Принесли графин. Доктор вытащил из саквояжа небольшую керамическую ванночку и принялся размачивать сморщенные горчичники.

- Где щемит? - обратился он к больному.

Андрей Андреевич стал водить руками по груди и не мог найти точного места.

- Да-с, понимаю, сейчас, сейчас… Закройте, пожалуйста, окно. Воздуха достаточно.

Зеркальский быстро справился с горчичниками, попросил чего-нибудь теплого и, получив клетчатый плед, укрыл больного поверх одеяла.

Из аптечки он вынул маленький пузырек с темной жидкостью, влил несколько капель в стакан и велел выпить Андрею Андреевичу.

- Что это? - с тревогой в голосе спросил старик.

- Пейте, пейте, не извольте беспокоиться, это ментоловые капли. Должны снять артериальный спазм.

Зеркальский извлек из саквояжа еще какую-то склянку с темной жидкостью и чистый лист бумаги. Потом он, не спеша, пододвинулся к прикроватному столику, достал из сюртука перьевую ручку и стал быстро писать мелким неразборчивым почерком рецепт. Надворный советник как-то гипнотически, на манер volens-nolens, остановил взгляд на интересной вещице в танцующей руке доктора.

Константину Андреевичу, как служащему канцелярии, приходилось пользоваться   перьевыми ручками, но подобные наимоднейшие письменные принадлежности он видел лишь у богатых иностранцев, начальства да, пожалуй, и у дорогих адвокатов. 

А Зеркальский, как чувствуя, что советник в эту минуту думает о его ручке, произнес:

- Подарил один пациент, представляете – из далекой Америки привез. Фирменная скажу вам вещь «waterman» - в работе ценный помощник, чернильница – вчерашний день!        

- Да, прогресс, - ответил советник и потер руками виски.

Доктор отдал Константину Андреевичу рецепт и, пообещав первое время заглядывать к больному ежедневно, вопрошающее глянул на советника, засобирался и протянул грустным голосом:

- Гм… У меня всё… Ваше высокоблагородие, я, пожалуй, пойду – ночные вызовы так утомляют…

Чиновник порылся в бюро, достал из ящика три новенькие пятирублевки и разложил их веером около докторского саквояжа.

Зеркальский одобрительно поглядел на сине-коричневые купюры, улыбнулся Константину Андреевичу, улыбнулся он и сидящим женщинам, изображенным  на купюрах, осторожно взял гонорар и спрятал хрустящие банкноты в бумажник.

В дверях довольный щедрым вознаграждением доктор Зеркальский воодушевился. Он вновь стал настойчиво советовать не теребить больного, предоставив отцу полный покой. На вопрос же Константина Андреевича о повторных приступах Зеркальский замялся, пожал плечами, философски окинул взглядом потолок, развел руками и, сделав легкий поклон, исчез.

Проводив доктора, надворный советник сел на краешек постели и нежно рукой поглаживал плед, покрывавший грудь Андрея Андреевича.   

- Сынок, дорогой мой, я могу умереть, посему прошу тебя, родной мой, пригласи священника. Не верю я этим образованным коновалам.., шарлатаны они… Не хочется умирать, как собака, - прохрипел отец.                                                         

                                               2

Прошло два дня. Отец не умер, а, наоборот, на радость всем стал крепнуть и поправляться. Константин Андреевич перед выходом на службу, зашел с супругой в спальню к отцу, поздоровался, отдернул тяжелые шторы на окнах и зажмурился.

В первый день октября пожелтевшую Москву золотили  солнечные лучи. По мостовой проносились коляски, текли пешеходы, доносились крики мальчишек, продающих газеты. Было обычное буднее утро.

- Кая же бывает благодать, а ты прячешься, - сказал Константин Андреевич, зевнул и посмотрел на свои сверкающие пуговицы.  

Супруга советника, Екатерина Сергеевна, статная, красивая, подошла к мужу и стала выщипывать с плеч драпового вицмундира тоненькими изящными пальцами маленькие ворсинки. Константин Андреевич  развернулся, приобнял ее, и вместе они, довольные и счастливые,  поглядели на старика.

Андрей Андреевич в атласном рубиновом халате сидел в глубоком вольтеровском кресле и добродушно улыбался. На столике подле него одиноко стоял венецианский стакан, который от падающих солнечных  лучей красиво переливался изумрудными цветами.

Он был еще слаб, но выглядел намного лучше. Мертвецкая бледность покинула его, лицо посвежело и даже чуть порозовело, бодрость потихоньку возвращалась, и, казалось, что самое страшное уже позади.

- Костик, сынок, ты еще дома? Не припоздал ли ты на службу?

- Нет-нет… Не беспокойся, в канцелярии на нашем этаже сегодня переполох – перестилают  паркет. Меня, если честно, просили не торопиться и быть в десятом часу. Вот такие дела! - сказал советник и спрятал глаза.

- Гм… Мало верится, я знаю, что это ты из-за меня переживаешь, и специально отпросился.

- Да нет же, будь покоен, все идет своим чередом.

- Ладно, сынок, это твои хитрости, я в них не лезу. Ты не знаешь, сегодня отец Александр, наконец, навестит нас? Уж третий день пошел, а его все нет и нет.

- Видишь ли, милый отец, я как раз хотел с тобой об этом говорить. Со мной в церкви вчера произошел интереснейший случай. Катерине я уже рассказывал…

Старик с любопытством посмотрел на сына, заерзал в кресле и вытянул тонкую шею. В этот момент Андрей Андреевич с худой шеей и кадыком, с растрепанными седыми окаймляющими лысину волосами был похож на неокрепшего птенца.

Константин Андреевич, видя любопытство отца, взял небольшую паузу и продолжил:

- Я вчера, возвращаясь из канцелярии, захотел разобраться и осведомиться, что это и вправду святой отец забыл про нас. Может, думаю, что-то случилось, или Тимошка что- то напутал. Он вечно что-нибудь путает. Думаю, зайду, разузнаю сам и поговорю с настоятелем. Захожу в церковь, служба уже кончилась, никого нет, только мальчишка у икон стоит. Я к нему. Смотрю на него – странный он какой-то, улыбается неестественно как-то. Ну, думаю, спрошу, где настоятель, или кто из его работников на месте. Разговорился с ним, поведал о тебе, отец, что надобно нам настоятеля, отца Александра, исповедоваться, да причаститься. А он слушает меня, показывает на икону преподобного Сергия и говорит: «Не нужен отец Александр, вам они нужны…»

В этот момент Константин Андреевич неожиданно оборвал свой рассказ, подошел к окну и глянул во двор. Постояв так несколько секунд, он развернулся, покрутил плечами и вяло потянул из кармана брюк цепочку с часами. Стрелки на циферблате показали – без пяти девять.

- Однако мне пора! – вдруг сказал надворный советник, собираясь выйти из комнаты.

- Постой, сынок, так не годится! Не интригуй. Раз уж начал историю, будь добр продолжай, - с досадой попросил Андрей Андреевич.

- Да-да, прости, отец... Гм… На чем это я остановился?

- Мальчишка сказал вам, что нужны некие они, - напомнил Андрей Андреевич.

- Ах да, я тут начинаю понимать, что теряю время, разговаривая с полоумным отроком, но не удержался, как-то жалко его стало, и спрашиваю: «Что значит они?» Мальчонка отвечает: «Отец Аполлинарий нужен, он как Сергий, только еще не такой крепкий», и водит рукой по иконе преподобного Сергия. «Какой еще Аполлинарий?» - думаю. А он говорит: «Отец Аполлинарий здесь служит». «И в чем же его стойкость?» - спрашиваю. А он показывает на обувь преподобного Сергия и говорит: «Вот видишь у преподобного отца башмаки такие же, как у отца Аполлинария, правда, у Сергия еще более старее», и ласково улыбается. Но я опять не удержался и спрашиваю: «А какие же башмаки у настоятеля?» А он вновь улыбается, показывает на мои и говорит: «Как у тебя».

Константин Андреевич кашлянул, рассмеялся и посмотрел на свои модные лакированные туфли. Под впечатлением надворный советник раскраснелся, вдохновился и захотел еще о чем-то поделиться, но неожиданно внизу зазвонил дверной колокольчик.

- Это Зеркальский, - сказал старик. Опять пришел мучить меня своими кровопусканиями. Супруги молча переглянулись.

                                      3

В комнату вошел лакей Тимофей и, приглаживая свои белоснежные бакены, доложил, что прибыл отец Аполлинарий. Андрей Андреевич глянул на сына и спросил:

- Опять не обошлось без твоих маленьких хитростей?

- Только маленьких, отец.

В спальне появился молодой священник. И получилось так, что все трое почему-то первым делом принялись разглядывать не его лик и одежду, а поношенные, торчащие из-под рясы, тупоносые ботинки.

Батюшка почувствовал пронизывающие взгляды, немного замялся, спрятал под рясой обувь и поздоровался.

На вид ему было лет тридцать пять, длинные темные волосы мягко спускались на худые плечи, слегка впалые щеки, редкая бородка и усы смотрелись красиво и привлекательно. В глазах, как и ожидалось, горел задорный, духовный огонек, и, если бы отца Аполлинария можно было представить в лазоревом  плаще мушкетера с роскошной шляпой и гуляющим по Лувру, то он вполне мог сойти за одного из героев французских романов.

Видя, что на него продолжают завороженно смотреть, батюшка еще больше заволновался, даже как-то растерялся и стал почти оправдываться:

- Ваше высокоблагородие, что-то не так? Меня прислал настоятель. Сказал быть строго к девяти. Велел провести духовную беседу, исповедь, а завтра уж приобщить…

- Гм… Покорнейше благодарю. Вы сделали всё правильно. Будьте любезны, приступайте, мы вас оставляем, - учтиво ответил Константин Андреевич.

Священник отрыл маленький чемоданчик, извлек из него золоченый крест, требное Евангелие и уже потянулся рукой к свернутой епитрахили, как вдруг послышался собачий визг и цоканье лап.

- Каналья… Опять Тимофей Марго впустил, вот тебе получите комиссию. Я ж просил не пускать ее ко мне, - раздраженно закричал Андрей Андреевич.

В комнату ворвалась блестящая черная такса. Она принялась обнюхивать священника, облизала руки Екатерине Сергеевне, потерлась о советника и осторожно обошла старика.

- Ух я ее, шельму, как она мне надоела! - не унимался старик.

Отец Аполлинарий поднял таксу на руки и погладил по гладкой шее. Марго подняла свои бегающие, хитрые глазки и облизала батюшку  теплым языком. Отец Аполлинарий не ожидал такого смелого решения и отстранился от собаки.

- Вы ей понравились, - сказала Екатерина Сергеевна и засмеялась.

- Божия тварь, - ответил сконфуженно священник, отдал собаку и ощутил, как по его телу пронеслась легкая дрожь. «Да, красивая женщина», - подумал отец Аполлинарий и содрогнулся.     

Константин Андреевич взял таксу под мышку, бросил взгляд на жену, и они вышли.

Началась исповедь. Отец Аполлинарий прикрыл плотнее дверь, омыл руки и надел епитрахиль. Перекрестившись на потемневший образ Богоматери, висевший под самым потолком, он прочитал молитвы и опустился на стул. Андрей Андреевич вдруг почувствовал, как от ветхой епитрахили отца Аполлинария приятно повеяло чем-то ароматным, похожим на запах сандалового дерева.

- Прошу вас не волнуйтесь…

Старик, собравшись силами, стал каяться во грехах. Он изредка всхлипывал, то опускал, то поднимал голову, при этом, не переставая нервно теребить тремя пальцами блестящую заклепку у Евангелия.

Отец Аполлинарий тихонько прикоснулся к его теплым перстам и отвел их от книги. Старик приподнял мокрые глаза и спросил:

- Скажите, что же мне делать? Я боюсь…

- Кого вам бояться? Помилосердствуйте! – отозвался отец Аполлинарий.

- Я боюсь сказать вам самое главное.

- Не бойтесь, говорите и баста... Будет легче.

- Я… я не верю в Бога… Но хочу, чтобы вера коснулась моего сердца. Что делать?

- Я тоже не верю, - спокойно ответил отец Аполлинарий.

- Вы?! - поразился старик, сделав большие глаза. Вы, вы, священник, не верите в Бога?

- Да, я,- подтвердил отец Аполлинарий.

- В таком случае, не потрудитесь ли вы объяснить мне, старику, как такое возможно?

- Охотно, - отозвался священник. 

Отец  Аполлинарий поведал Андрею Андреевичу о своей жизни, что он сын священника, с пеленок в храме, обученный церковной грамоте, венчанный, рукоположенный, благополучно устроенный на приход.

- Одним словом, всё в жизни решали за меня. Всё шло не по моей воле. Даже жену не по своей воле получил, - сказал отец Аполлинарий в конце повествования и рассмеялся.

- Я ошеломлен и тронут вашей искренностью, но вам не страшно такое говорить мне? Можно сказать, первому встречному. Ведь я могу и донести, куда надобно. И вам ух, как не поздоровится, - почему-то пригрозил старик.

- А вам не страшно мне, незнакомому священнослужителю, отворять двери своей души? Все, что вы изволите спрятать в своих тайниках на веки вечные, будет покоиться на дне вашей души. Уж не думаете ли вы, что я пришел сюда с вами шутить?

- Да, комиссия, - протянул старик и задумался.

- Вы можете быть полностью покойны. Как сказано в Евангелии «по вере вашей да будет вам». Вы же веруете, что я священник? Веруете? А какой уж – это решать не вам. Пусть даже самый грешный на земле. Но покуда я священник, я сделаю все, чтобы помочь вам.

Через час дверь из спальни отворилась, и показался раскрасневшийся Андрей Андреевич, который громко стал звать лакея.

Но вместо лакея в комнату, подрагивая темными локонами и распространяя приятный аромат духов, вошла Екатерина Сергеевна.

Батюшка опустил глаза. У отца Аполлинария было выработано определенное священническое правило – стараться никогда не засматриваться на женщин и держаться от них немного в стороне, выдерживая духовную дистанцию. Он, как и порядочный врач, видя в женщине лишь пациентку, старался донести свет Христовой Истины, помочь пастырским делом, словом, советом. Но не посмотреть почему-то на Екатерину Сергеевну он не смог. И отец Аполлинарий еще раз оглядел ее. «Королева», - подумал он и опустил голову.

                                               4

В столовой Андрея Андреевича ожидали омлет, аккуратно нарезанная ветчина и кусочки белого козьего сыра. В стеклянных вазочках лежали бисквитные пирожные, ломаный шоколад, печенье товарищества «Эйнемъ». В углу на маленьком столике посапывал блестящий серебряный  самовар, а рядом дремал на боку пустой кофейник без крышки.

- Катюша, я буду есть не один. Попроси Агафью накрыть на двоих. Душа моя, не убегай, раздели компанию, посиди с нами!

- Все давно приготовлено на две персоны, - сказала Екатерина Сергеевна и набросила на плечи сиреневую накидку.

- Катюша, ты уходишь? Посиди с нами, прошу тебя, останься, я сегодня столько узнал. В коем веке к нам заглядывают такие гости.

- Прошу меня простить, господа, это невозможно… Меня ждут…

Андрей Андреевич сделал грустные глаза и взмолился:

- А я так надеялся, что ты после завтрака сыграешь нам… Ради всех святых… Не откажи больному старику.

Екатерина Сергеевна осталась и почти весь завтрак молчала, не притронувшись ни к еде, ни к чаю, иногда она грустно улыбалась, поправляла волосы руками, теребила платок на шее; тихо вставала из-за стола, давала какие-то указания горничной и вновь садилась. Во время завтрака старик, напротив, без умолку болтал, хлопал в ладоши, рассказывал о былой чиновничьей жизни и громко хохотал. То и дело он расхваливал своего сына, говоря, что Константин Андреевич обязательно станет тайным советником, что за его трудолюбие и усердие Бог обязательно откроет подрастающему поколению все дороги. Отец Аполлинарий же больше молчал, цедил чай и краем глаза поглядывал на Екатерину Сергеевну.           Завтрак кончился, и все пошли в залу.

- Фрагмент из оперы Джакомо Пуччини «То`sca», - сказала Екатерина Сергеевна, села за салонный зеркальный рояль, встряхнула пальцами и заиграла.

Музыка быстро понеслась, а вместе с ней понеслись и мысли, которые подхватили сознание отца Аполлинария и куда-то уносили, да так, что батюшка даже на время забылся, что он в гостях, и что уже третий час сидит в чужой семье, и что почему-то не хочется домой.

Во время исполнения арии незаметно к ножке рояля подползла хитрющая Марго, свернулась калачиком, недоверчиво косясь одним глазом  на румяного от удовольствия Андрея Андреевича, и спокойно себе задремала. Опера оказалась невероятно грустной и тоскливой. Отец Аполлинарий смотрел на белые клавиши рояля, на красивые руки Екатерины Сергеевны, на довольную физиономию старика, на портреты в резных золоченых рамах, на которых были изображены в парадных вицмундирах с  крестами, с приподнятыми головами, с видом солидных вельмож сын и отец.

«Какой же счастливец этот Константин Андреевич», - подумал священник, продолжая водить глазами по напряженным пальцам Екатерины Сергеевны. Когда ария закончилась, старик зааплодировал, взвизгнув от удовольствия:

- Брависсимо!!!

«Какой милый старик – радостный, задорный»,  - подумал отец Аполлинарий и  тоже тихо захлопал.

- Простите меня, ваше преподобие, что невольно экзаменую вас в светских раутах. Как вы думаете, о чём опера? - неожиданно спросил Андрей Андреевич.

- Опера была о несчастной любви. О чем же еще?

- Красавица – певица Флория Тоска сбросилась с вершины замка из-за любимого человека, которого убил ревнивый ее почитатель,  - сказала тихо Екатерина Сергеевна и закрыла крышку рояля.

- Ничего удивительного, красавицы, как правило, склонны к страданиям, - вздыхая, ответил отец Аполлинарий, посматривая на настенные часы.

- Вы так думаете? - протянула Екатерина Сергеевна и сверкнула глазами на священника.

- Да, со стороны кажется, что они счастливы, но, увы, истинные красавицы, зная себе цену, обладают еще частенько страшной страстью, такой как гордыня, которая часто отравляет им жизнь, а от этого начинаются  и истинные страдания.

- Ух уж мне эти красавицы, - усмехаясь, сказал старик.

- По-вашему, все красивые женщины горделивы? - спросила Екатерина Сергеевна.

- Безусловно, как и все люди. Кто-то гордится здоровьем, умом, а кто-то – красотой. Вообще, гордость присуща всем людям. Все зависит лишь от её степени.

- А я всегда думал, что женская красота – своеобразная энергия. Пока валялся в постели, прочёл роман Достоевского «Идиот». Там одна красотка заставляла плясать вокруг себя целый гарнизон мужчин. Все по её взгляду приседали и вытягивались по струнке. Это так к слову... - поддерживая разговор, заметил Андрей Андреевич. 

- Позвольте мне с вами не согласиться. Красота естественна. Причём здесь гордость и романы? Кому-то дано, кому-то нет! – сказала Екатерина Сергеевна.

 – Вот была у меня одна знакомая пожилая мадам, так она вообще молилась Богу, чтобы у неё никогда не было детей. Она никогда не разрешала себя фотографировать, стеснялась своего лица и всю жизнь боялась, что дети непременно родятся некрасивыми и будут страдать, как она. Вот вам и красота!

В дверях появился лакей Тимофей и, отвешивая учтивые поклоны, осведомился, что подавать на обед. Отец Аполлинарий вновь посмотрел на настенные часы и засобирался.

- Прошу меня извинить, мне пора. Дома ждут. До завтра, - сказал отец Аполлинарий, поклонился и вышел.

В коридоре послышались его быстрые шаги, и было слышно, как заскрипела  входная дверь.

- Принесло же тебя, Тимоха, так мило беседовали. А ты неладный!

Лакей встревожился, опустил глаза и стал слагать простительную речь.

- Ступай, пшел, Тимоха, - крикнул Андрей Андреевич и поднялся со стула.

- Успокойтесь, вам же нельзя, - сказала Екатерина Сергеевна и вышла из залы.

                                               5

На следующий день по непредвиденным обстоятельствам к Андрею Андреевичу в одно и то же время заглянули сразу же двое гостей: пришел отец Аполлинарий и следом за ним, словно следуя по пятам, зашел раньше назначенного времени доктор Зеркальский.

Старик вышел из спальни, покосился на доктора, обнял батюшку и, весело напевая, проводил духовную особу в свой кабинет, демонстративно  не говоря ни слова, захлопнул дверь перед носом доктора.

Зеркальский  сделал обиженную физиономию, посмотрел на часы на руке и сослался, что времени у него ждать нет.

- Это возмутительно, ребячество. Вот пусть теперь ночью к нему рясы приходят и вытаскивают из кризиса, - сказал Зеркальский и еще больше надулся.

Екатерина Сергеевна, невольно услышав ропот Зеркальского, поспешила подойти к нему.

- Не сердитесь на него, у него такой сложный характер. Сами понимаете, возраст. Пойдемте лучше выпьем кофе.

Зеркальский, глядя на милую улыбку Екатерины Сергеевны, обмяк и решил-таки обождать, покуда не закончит своё дело священник.

Прошло минут двадцать, отец Аполлинарий вышел из кабинета Андрея  Андреевича и попросил воды.

В зале на лакированном столике пускали две тоненькие струйки  две чашечки кофе, а Екатерина Сергеевна и доктор Зеркальский, сидя на  диване, вели непринужденную беседу. Зеркальский, забросив ногу на ногу, рассказывал дежурную врачебную историю из своей практики, жена же  надворного советника со вниманием слушала доктора и не могла удержаться от смеха.

- Значит ветеринарный врач замещал вас весь отпуск? - сказала Екатерина Сергеевна и от души расхохоталась.

Отца Аполлинария заметили, и батюшка хотел было уже обратиться к Екатерине Сергеевне с просьбой подать воды, но Зеркальский, повернув к батюшке голову сказал:

- Так я и знал, уже всё? Acta est fabula!*

- Как прикажете вас понимать? - ответил отец Аполлинарий.

- Так и понимать – после вас мне здесь делать нечего. Медицина уже не нужна. Вы же волшебник! - съязвил Зеркальский.

- Церковь не отрицает медицину. И вы это прекрасно знаете. Мне нужен стакан воды, - выдерживая спокойный тон, произнес священник.

Екатерина Сергеевна быстро встала и вышла из зала.

- Объясните мне, пожалуйста, ваше преподобие, если есть Бог, зачем нужен врач? Лечишь, лечишь человека, время теряешь, силы тратишь, и бац – его  забирают. Нет, если Бога нет, тогда все понятно, я нужен. Но, если есть Бог, зачем нужен доктор? - сказал Зеркальский и скривился в усмешке.

Батюшка собрался ответить на вопрос доктора, но услышал требовательный голос старика за дверью, который просил вернуться к нему. Тут подошла Екатерина Сергеевна, и священник взял стакан с водой и ушел.

Когда отец Аполлинарий вышел из кабинета Андрея Андреевича, в зале уже никого не было. Оглядевшись по сторонам, он пересёк гостиную, спустился по скрипучей лестнице вниз; в темном коридоре нащупал свой зонт и вышел на улицу. У порога дома стояла Екатерина Сергеевна и горничная Агафья с корзиной, выслушивая ценные указания от хозяйки. Вокруг женщин кружилась неугомонная Марго, поблескивая темной извивающейся спиной на солнце. Екатерина Сергеевна вдруг спросила отца Аполлинария:

- Вы домой?

- Нет, в храм.

- Возьмете меня с собой? - спросила она и улыбнулась.

- Конечно, буду рад, - удивленно ответил отец Аполлинарий.

- Но с нами будет следовать моя подруга Марго. Вы не против?

- Отчего же. Пусть себе идет.

Отец Аполлинарий на самом деле немного смутился, но старался не показать вида. Вот так запросто средь бела дня с чужой красавицей - женой, да еще и с собакой, по людной улице Москвы, где его знали многие прихожане, идти было неловко. «Но с другой стороны, - думал он, - я ничего дурного не делаю, просто направляюсь в свой храм».

Немного не доходя до храма, Марго вдруг метнулась в Вознесенский переулок  и потащила хозяйку, натягивая до предела шелковый поводок. Окончательно растерянному отцу Аполлинарию ничего не оставалось, как последовать за собачонкой  и  Екатериной Сергеевной. Марго остановилась во дворе англиканского собора апостола Андрея.

- Простите, мы с Марго здесь часто гуляем. Вот она и… Здесь романтическая Москва немножко похожа на Англию. Не правда ли?

Отец Аполлинарий посмотрел на темно кирпичный собор, на ряд раскачивающихся флюгеров и на катающихся на них, словно каруселях, в лучах осеннего солнца галок, и ему стало как-то хорошо и легко. Он вспомнил Лондон, юность, своего покойного протоиерея отца. Целых пять лет его отец служил священником на чужбине при посольстве в Великобритании.  Годы пролетели, а воспоминания остались.

- Да, приятное место, тихое. Детство вспомнил, - сказал отец Аполлинарий.

- Надо же – служу рядом, а впервые здесь.

- Детство вспомнили? Вы жили в Англии?

- Да, довелось. Отец там служил. 

- Заманчиво… Выучили язык?

- Да, освоил.

Екатерина Сергеевна стала расспрашивать его о детях и матушке, потом почему-то сказала, что ему пошло бы быть монахом.

Они направились к храму, где служил отец Аполлинарий. Подойдя к кованой калитке маленького старенького храмика, отец Аполлинарий поклонился Екатерине Сергеевне, потрепал за шею Марго и собрался уже было зайти в церковь, как услышал странные слова:

Продолжение »